По  мере  того  как  теракт на Дубровке отдаляется от нас по
времени,  происходят  новые  события,  связанные  с  ним,  и
выясняются новые обстоятельства, иногда существенно меняющие
картину  происшедшего.  Но я совершенно  сознательно  решила
ничего  здесь  не   исправлять,  чтобы   зафиксировать  как,
некоторым  образом,  исторический   документ,  то  понимание
событий,  какое  было  на  момент  публикации в  Интернете - 
15 декабря 2002 года.

11.06.03


Наверно, тем мы провинились,
Что позабыли о войне,
Что шла - уже со счету сбились,
В зубах навязшая, в Чечне.
Но вдруг в обычный день осенний,
В густой вечерней синеве
Эфир взорвался сообщеньем:
"Захват заложников в Москве!"


* * *

Уж лучше я скажу с порога:
В Москве об этом, говорят,
Написано предельно много,
И больше сказано стократ.
Меня вы строго не судите:
Воссоздавать придется нам
Картину страшных тех событий
Лишь по отрывочным штрихам.
"В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов!" -
Не зря ведь Фамусов сказал.
И, в силу разных обстоятельств,
Лишь первый и второй канал,
И радио, и две газеты,
И что-то куплено еще...
Детали мелкие, сюжеты -
Все принимала я в расчет.
В степях, где катит воды Волга,
Лишь снег, да тишь, да благодать...
Хоть информации немного,
Но можно многое понять.


* * *

Звенит звонок - конец антракта.
Вот свет потух, и зал затих.
Пока еще, к началу акта
Актерам - и героям их -
На сцене - да и в жизни тоже -
Успеть так мало довелось...
Решили: "Чкалов нам поможет!" -
Вот тут-то все и началось...
Вбежали люди в камуфляже,
Актеров всех столкнули в зал -
Оркестр как будто взвизгнул даже, -
И громко боевик сказал:
- Мы из Чечни, не шутки это,
Всем оставаться на местах!
Идет война! - Из пистолета
Он прямо в потолок - бабах!
Хоть было все вполне зловеще,
Но можно зрителей понять:
Ведь дикие такие вещи
Нельзя так просто воспринять.
"Наверно, розыгрыш нелепый
Иль странный режиссерский ход," -
И раздались аплодисменты...
Вообразить никто не мог,
Во что весь мир их превратится
Уже в ближайшие часы,
Как тут начнут сейчас глумиться,
Швырнув их жизни на весы,
Кто слишком легким будет найден,
Того ничто уж не спасет...
Пока же раздалась команда:
"Все вещи выбросить в проход!"
И, наплевав на сантименты,
На просьбы, слезы, плач и стон,
Они, проверив документы,
Детей забрали на балкон.
Они прошли, как волчья стая,
По помещениям ДК,
Всех встреченных в тот зал сгоняя,
Всех занимавшихся в кружках,
Как страшный пылесос, который
Все втянет на своем пути...
И все же нескольким актерам
Оттуда удалось уйти.
Отвлекшись на других, наверно,
Не стал их догонять бандит,
Они закрылись в костюмерной,
А там был сложен реквизит.
Все, что могли, связав узлами,
Они спустились из окна,
Как в приключенческом романе, -
Но это страшный, злой роман.
А всех буфетчиц, гардеробщиц
И театральный персонал,
И оркестрантов, и уборщиц -
Всех затолкали в этот зал.
Все заминировали в зале,
Хожденьям положив предел,
Но нам пока что не сказали,
А в чем же, собственно, их цель?
Она прекрасна, благородна,
Чиста, как снег, и высока.
Она - чтоб дать Чечне свободу.
Короче, вывести войска.
Они во имя цели могут
Других убить и умереть.
Ведь "Две дороги, - вот их лозунг, -
Свобода родины иль смерть," -
Но почему-то на арабском.
И на виду, не как-нибудь.
Назвались "смертники", но в масках,
И в этом, видно, вся их суть.
И, видно, такова природа
Террора сущности самой,
Что очень быстро их свобода
Запахла смертью и тюрьмой.
Из пасти зверя - смерти запах...
Ведь, на кого ни посмотри,
Мягки подушечки на лапах,
А когти хищны и остры.
И оказаться в лапах зверя,
Пойдя семьею на спектакль -
Да в это же нельзя поверить,
Нет, это все совсем не так.
Неверье неизвестно б сколько
Продлилось - долго или нет, -
Но вдруг там появилась Ольга
И резко вклинилась в сюжет.
Уже идя домой с работы, -
Она работала в ДК, -
Вернулась - позабыла что-то, -
И встретила боевика.
Не понимая, что случилось
(Весьма сомнительна вина),
Боевикам не подчинилась,
А так сказала им она:
- Да на кого вы все похожи,
Ведь это дурость и отпад!
И маски глупые на рожах,
И весь дурацкий маскарад!
Потом о том, что дальше было,
Один заложник объяснил:
Она так грубо говорила -
Вот боевик и застрелил.
И сразу в зале все сгустилось,
И стало ясно, что к чему:
С такою легкостью свершилось
Непостижимое уму.

Вот так трагедии нежданной
И завершился первый акт,
И над столицею туманной
Ночь опустилась, как антракт.


* * *

Где первозвенья тех цепочек,
Что все замкнулись на "Норд-Ост" -
Сказать одно лишь можно точно:
Ответ нелегок и непрост.
Они - во глубине пространства,
Они - в глухой дали времен...
Настолько сложно разобраться,
Что мы уж лучше так начнем:
Где по каменьям мчится Терек
(Почти как Лермонтов писал),
Вдруг выполз злой чечен на берег,
Держа наточенный кинжал.
Да не с кинжалом, а с пластитом
И с автоматами в руках,
На теле пояса шахидов - 
Вот так вошли они в ДК.


* * *

Теракт рассматривать мы будем,
Как порождение войны.
Но террористы - тоже люди,
А эти люди - кто они?
Неясно, двадцать их иль сорок,
Но кажется, что миллион -
Такой они наводят морок.
Из них один без маски. Он -
Борец, ну, типа, за свободу,
Бесстрашный, прямо как корсар,
На сцену вышел из народа
Главарь по имени Мовсар.
Но он - лишь маленький племянник
Большого дяди своего,
Каких-то темных сил избранник,
Он взял фамилию его.
А тот - чеченский Чикатило,
От крови пьяный допьяна,
Что в мирной жизни скрыто было,
Все проявила в нем война.
Короче, славное семейство.
И то не праздные слова:
Ведь там, в ДК, со всеми вместе
Арби Бараева вдова.
А вместе с ней другие вдовы
Боевиков. Любовь-то зла.
А что тут скажете еще вы?
Вот-вот, полюбишь и козла.
И как их можно не ославить?
Ведь эти дамы, без затей
Смогли своих детей оставить,
Чтобы убить других детей.

Конечно, я читаю прессу,
И, в общем-то, известно мне,
Хотя почти без интересу,
Что делают войска в Чечне.
От предрассудков несвободна,
О многом лучше промолчу...
Да, верю я чему угодно,
Но этих слушать - не хочу.


* * *

Они ж, как может показаться,
Смогли гуманность проявить:
Пообещали иностранцев
Уже наутро отпустить.
"Чтоб дипломаты их забрали!" -
Назавтра к девяти ноль-ноль
У стен ДК уже стояли
Все представители посольств.
"Нет, с опозданьем появились!" -
Мовсар Бараев заявил.
И никого не отпустили,
И телефон он отключил.
Хоть дипломаты трижды кряду
И приезжали - ничего:
Организованным порядком
Не отпустили никого.


* * *

А кстати, как могло случиться,
Как жили все они в Москве -
При всех-то строгостях столицы -
Почти полсотни человек?
Привычное предстало страшным:
Отметить каждый захотел
И милицейскую продажность,
И произвол, и беспредел.
Но - постаралась паспортистка
(Конечно, не она одна), -
У всех московская прописка,
И ей совсем не грош цена.
Другим же - долго и упорно
За той пропискою ходить...
И так все это тошнотворно,
Что неохота говорить.


* * *

...В тот день - ведь, сколько ни крутиться,
По дому все нельзя успеть, -
Решила я остановиться
И телевизор посмотреть.
Где, без конца и без начала,
Идти был должен сериал,
Там вдруг заложницы из зала
С экрана голос прозвучал,
От ужаса дрожащий даже,
И он звучит во мне опять
И просит делать все, что скажут,
И просит штурм не начинать.
Бандиты дали позвонить им,
И вот звонят домой они:
"Скорее проведите митинг
За вывод войск из всей Чечни!"

Из побуждений самых низких
Так на людей легко нажать,
Сперва за жизнь родных и близких
Заставив всей душой дрожать.
Себя заставишь полюбить их,
За горло взяв стальной рукой...
У стен ДК один был митинг,
У Красной площади - другой
(На площадь их не пропускали.)
Плакаты развернув, вразброд
Все то, что нужно, прокричали.
Но и сегодня митинг тот,
С поспешно сделанным плакатом
"Остановить войну в Чечне!"
На том Васильевском, покатом
На спуске - помнится он мне.
Свобода волеизъявленья
С таким выкручиваньем рук -
Пожалуй, новое явленье.
Но это сборище бандюг
Себя считает не в убытке.
Да что там долго рассуждать,
Когда наутро после пытки
Готовы и не то сказать.

Ну вот и помитинговали.
Куда теперь податься им?
Чего б они ни ожидали,
Но результат был - нулевым.


* * *

Уж как-то так вся жизнь сложилась -
Домохозяйство мой удел.
Но вдруг известие свалилось,
Застав среди обычных дел,
И все - занятий не ищи ты,
Как только слушать и смотреть,
И снова ждать, и, как пришита, 
У телевизора сидеть.
Скача с программы на программу
Или с канала на канал,
Такое слышишь вдруг нежданно,
Что лучше бы эфир молчал.
Совсем уж, что ли, крыши нету
Иль вправду, видно, тормоза?
Они "романтики", "поэты",
У них "чистейшие глаза".
Еще теракты вспоминают
И про Буденновска позор,
И с умным видом рассуждают,
А можно ли считать террор
Лихим разбойничьим набегом?
Тут мненья разные слышны,
И каждый мнит себя стратегом,
Смотря на бой со стороны.
Нельзя ли было словоблудье
Прервать хотя б на пять минут,
Когда сидят в том зале люди,
Спасенья или смерти ждут?
Да как еще сказать иначе:
Дом на Дубровке занял враг!
А у милиции задача -
Подальше отогнать зевак,
Которым тут "прикольно", "клево",
Привет готовы передать,
Им "круто", "классно", "супер"-ново,
А что опасно - не понять.
Да что ж они за идиоты!
И ведь признаются едва ль:
Покрасоваться им охота,
А вот заложников - не жаль.


* * *

Там, в заминированном зале,
Что, как известный стадион
(О нем давно не вспоминали),
На сектора был поделен,
В том заминированном зале,
Что театральным был вчера,
Шла, как заложники сказали,
Своя сложнейшая игра:
То - "выбросить в проход все вещи",
То дать мобильник позвонить,
То разделить мужчин и женщин,
То снова вместе посадить.
Не раз такое было в зале,
Шахидки встали чтоб кругом
И всем прощаться приказали:
- Сейчас мы вместе все умрем.
И им попробуйте не верьте.
Потом - отбой и тишина...
От этих репетиций смерти
Почти любой сойдет с ума.


* * *

Там, в заминированном зале,
Назло безжалостной судьбе -
О чем нам позже рассказали, -
Сидел сотрудник ФСБ.
Нисколько не готовясь к бою,
Решил сходить на мюзикл он,
И, как и многие, с собою
Взял свой мобильный телефон.
Как только лишь кошмар начался,
Когда оцепенел весь зал,
Не знаю, с кем и как связался,
Но сведенья передавал:
И сколько террористов в зале,
И все вооруженье их,
И все мельчайшие детали,
Что незаметны для других.
И продолжал, не прерываясь,
Он тайно SMS-ки слать,
Когда бандиты догадались
У всех мобильники забрать.
Боец невидимого фронта
Как должно действовать готов
В любых условиях экспромтом.
И он... Ну, просто, нету слов.


* * *

И все ж отметим отвлеченно,
Что значит, дело-то в Москве:
Пятьсот мобильных телефонов
На восемь сотен человек.
В глухом, безвестном городишке
Могло б не быть ни одного,
Но там бы, говорить излишне,
Теракт не тронул никого.

Ехидствуя, побойся бога:
Ведь, уж по совести сказать,
Когда мобильников так много,
У всех нельзя их отобрать.
И это значит, удается
Кому-то тайно позвонить,
И с внешним миром связь не рвется,
Тончайшая живая нить.


* * *

Но, не успел осмыслить разум,
Как резко мир стал разделен,
А в нем уж появились сразу
Разведчик наш и их шпион.
Был при оперативном штабе
И показал другой пример,
Но в несколько ином масштабе,
Другой - ну, тоже... офицер.
Установи хоть десять СОРМ-ов,
Там, на Дубровке, у ДК,
В эфире плотность разговоров
Была настолько высока,
Что все прослушать сложно было.
И по мобильнику он сам,
Что в штабе ни происходило,
Передавал боевикам.
Наверно, был в швейцарском банке
Открыт какой-то тайный счет...
Но вот сидит он на Лубянке
И показания дает.
(В столицу провезти взрывчатку,
Людей, оружие набрать,
И все как будто бы в перчатках,
И чтоб следов  не оставлять?!) -
Да, проворонили спецслужбы.
А этот знал - и наперед.
Сказать, наверно, много нужно.
А он предательство свое
Зарплатой низкой оправдает,
Про низкий скажет ли престиж...
Но ведь любой прекрасно знает, 
Что мертвых - их не воскресишь.


* * *

Был тягостный мотив, который
Звучал все время там и тут:
Что там идут переговоры,
Переговоры там идут.
И, слыша это, не могу я
Никак, по глупости, понять:
О господи, какого черта,
А что же можно им сказать?
Им, отморозкам и бандитам,
Что им такое предложить
И чем их можно убедить нам
Детей, хотя бы, отпустить?
К дверям ДК - к воротам ада -
Уже идут со всех сторон.
Средь них - Ирина Хакамада,
Певец и депутат Кобзон.
Уж что они им там сказали,
Но, видимо, нашли контакт:
Детей - поштучно - отдавали,
Решив, наверно, как-то так:
На волю будем понемногу
Мы малолеток выпускать,
Но те, кому тринадцать, могут
Детей рожать и воевать.
(Чуть позже в Думе депутаты
Искали на вопрос ответ:
Возможно ль заключенье брака
Уже с четырнадцати лет?)


* * *

Заложницы шахидок снова
Там спрашивали, и не раз:
- Что мы вам сделали такого,
Что вы так мучаете нас?
- У вас театры, развлеченья,
В Чечне же восемь лет войны,
Там гибель, слезы, кровь, мученья, -
Им отвечали все они.
Так, восемь лет - с какого ж года?..
Так был ведь, вроде, Хасавюрт
И после не война - свобода.
Нет, неувязка в чем-то тут.
Да в том она, что их свобода
Неотличима от войны,
Когда морального урода
Бояться все вокруг должны.
Хотя и не сидел в зиндане,
Сказал Станислав Ежи Лец
(Знакомый близко с лагерями),
О том, что в каждом веке есть,
Увы, свое средневековье.
И это даже не внове:
Война, разбой, работорговля -
Вот что у этих в голове.
И, хоть не жили при ГУЛАГе,
Должно фантазии хватить,
Чтоб театральный зал в концлагерь
Почти мгновенно превратить.

Длинны тюремные минуты
И как столетия, часы.
Когда идешь крутым маршрутом,
Не плачь, не бойся, не проси,
Иначе - скорая расправа.
И ты запомни это, зек:
Движенье влево или вправо
Уже считается побег.
Немало причинит страданий -
Не двигаться, не спать, не есть,
Но много есть заболеваний,
Когда все это - просто смерть.
Тут, в заминированном зале,
Уж ни забыться, ни заснуть,
Тут беспредельно все устали,
И если вдруг кому-нибудь
В том ожиданье, долгом, тяжком -
Я хорошо могу понять, -
Хотелось пнуть ногой растяжку
Или бандиту в морду дать,
И мало чтоб не показалось,
И чтоб все к черту взорвалось...
Полшага, может, оставалось,
Но, к счастью, не произошло.


* * *

Но мы пока не рассказали -
Но не забыли ничего, -
О роли доктора Рошаля,
Работе и делах его.
Боевики его не звали
И не хотели пропустить,
Он сам решил, что нужен в зале,
И он сумел туда пройти.
Его встречали отчужденно
И проверяли как могли:
Боевики по телефону
Сначала справки навели.
Узнали очень быстро, кстати:
Он был еще на той войне
И, в белом докторском халате,
Тогда лечил детей в Чечне.
И вот сейчас по зову долга
Поднялся в этот страшный зал,
И он там пробыл очень долго,
И пленным помощь оказал.
Уж только тем, что был он рядом,
Рошаль, как будто добрый бог,
Одним лишь видом, словом, взглядом
Уже он успокоить мог.
И перевязывал при этом
Боевика он одного.
Его задела рикошетом
Своя же пуля - ничего,
Царапина - такая малость...
Рошалю боевик сказал:
- Вот пуля бы в ноге осталась,
Десятерых бы расстрелял.

...Спасение людей - не чудо,
А смысл и сущность жизни всей.
На следующий день оттуда
Он вывел восьмерых детей.


* * *

Там, в заминированном зале,
Гремел динамик во всю мочь,
И круглосуточно звучали -
И день и ночь, и день и ночь -
Все их мелодии, молитвы -
И ни просвета, и ни зги...
Как череп вскрыли острой бритвой
И стали промывать мозги.
Не слушать их, не поддаваться,
Все их слова - сплошной обман,
А их свобода - это рабство,
Давно прочли мы тот роман.
Уж кто на роль Большого Брата -
Аслан, а может быть, Шамиль,
Но мы для Министерства Правды -
Всего лишь лагерная пыль.
Такой здесь Ordnung установят,
Дай только волю паханам...
Там много и других "героев",
Давно их знает вся страна.
А в зале, вот еще немного,
И свой возникнет новояз,
Так нагло лгут и так убого,
Разоблаченья не боясь:
Что все про вас давно забыли,
Уехал Путин отдыхать, -
И нет уже душевной силы
Лжи этой противостоять...

Уж двое суток воспаленных,
Порвавших с прежней суетой,
От прошлой жизни отделенных
Незримой страшною чертой.


* * *

В тех тяжелейших, без сомненья,
Условиях - возникло там
Уже свое Сопротивленье,
Не понял кто - la Resistance.
Казалось, невозможно это,
О том и думать не моги -
Сбежать из окон туалета.
Попробуй отпросись, сбеги!
Но отпросились две подруги
(А прежде выбрано окно,
И открывалось чтоб не туго),
Сняв каблуки - и босиком,
Одним прыжком - или полетом -
Там было очень высоко, -
По ним бандит - гранатометом...
И можно очень глубоко
По одному лишь эпизоду
Судить о сущности их всей:
Что обретешь от них свободу
Ценой лишь сломанных костей.

Итак, побег из туалета.
А кто остался, обречен
На то, чтоб - как знакомо это! -
Был там режим ужесточен.


* * *

Там, в заминированном зале,
Почти не выключали свет,
И было душно, как в подвале,
И не пускали в туалет -
Все было в оркестровой яме...
И испарения над ней,
Вися зловонными слоями,
Всех отравляли. Так людей,
Привыкших к самоуваженью,
К элементарной чистоте,
Там подвергали униженью,
Издевкам и побоям те,
Что сами мылись раз в полгода,
Совсем не мучаясь притом.
Да, плохо пахнет их свобода -
Она смердит аммиаком.
Но, как они ни издевались,
И даже это не предел:
С шести утра они собрались
Начать заложников расстрел.
- Мочить мы будем самых сочных, -
Тот голос, как из жутких снов.
И нет убийственней тех точных,
Жестоких тех, свинцовых слов.
Хоть бредом может показаться,
Мовсар уже почти в чести:
Назначен генерал Казанцев
Переговоры с ним вести.
Была ли то и впрямь уступка
Или какой-то хитрый ход?
О первом - просто думать жутко,
Второе - кто их разберет.


* * *

Горел восток зарей кровавой.
Был каждый в зале чуть живой.
День третий, тяжкий и бесславный.
И тут мужчина молодой
Вдруг нерасчетливо, навскидку -
Что делать, он уже не знал, -
Швырнув бутылкою в шахидку,
По спинкам кресел побежал.
Его скрутили, запинали,
Но - сдали нервы и у них! -
В него, стреляя, не попали,
А тяжко ранили других.
Средь узников был врач, который
Сумел двум раненым помочь,
Но только через час на "Скорой"
Их увезли оттуда прочь.
Воспринимать не в силах горя,
Уселись все и улеглись...
И вдруг, как будто ветер с моря,
Подул сквозняк из-за кулис.
Да, было принято решенье,
Был в зал уже запущен газ,
Спустя короткие мгновенья
На штурм ДК пошел спецназ.
Хоть штурм всегда момент опасный -
Не должно отвернуть лица, -
Но лучше пусть конец ужасный,
Чем этот ужас без конца.
В том зале все почти заснули,
Он, как аквариум, был тих.
В шахидок выпустили пули,
Тем самым обезвредив их.
Но там, где меньше было газа -
В фойе, в гримерках, в кладовой -
С боевиками разгорался
Жестокий скоротечный бой.
Не помогли переговоры -
Спецназ, что надо, все сказал
И спас Россию от позора.
...Все кончено. Я вижу зал.
Сидят, как будто спят, шахидки -
У каждой пуля в голове.
Хотели, мерзкие бандитки,
Устроить шухер всей Москве,
Но - сдохли. Сами так хотели.
И пусть болтают что хотят,
Я знаю, что на самом деле
Их всех шайтан утащит в ад,
Их завернут в свиные шкуры,
Их похоронят как собак.
Чего они добились, дуры -
Я это не пойму никак.
А вот лежит Мовсар Бараев
С большой бутылкой коньяка,
Как мусульманин, тем прославив
Себя на долгие века.
Пусть постановка грубовата,
Пусть сообщат об этом СМИ,
Смерть - слишком легкая расплата
За то, что делал он с людьми.
А вот еще другие трупы -
Да сколько можно уж смотреть...
И снова съемочные группы
Покажут сцену, зал, фойе.

Вот этот дикий беспорядок,
Пюпитры, сдвинутые с мест,
Клочки разорванных тетрадок
В той яме, где играл оркестр,
И эти брошенные вещи,
И темно-красный цвет рядов,
И этот тусклый свет зловещий,
И петли страшных проводов,
Разор, разгром - они сказали
Сильнее самых сильных слов
Про ужас, что царил в том зале
Все долгих шестьдесят часов.


* * *

Бандитов уничтожить мало,
Этап уж новый настает:
Всех пленных вынести из зала
И уколоть им антидот.
(Уж то, что газ там применяли -
С трудом признали этот факт.
Потом название сказали.)
Подействовал он сильно. Так,
Что распознать непросто было,
То смерть иль глубочайший сон.
Известно, что от фентанила
Противоядье - налоксон.
Их по больницам развозили,
Там легких выписав больных,
И так, как должно, всех лечили.
А все-таки родные их
Искали сутками в больницах,
Но не могли найти никак...
Во многом тут же проявился
Знакомый и родной бардак.
Но в объясненье, в оправданье
Могу я все-таки сказать,
Что люди были без сознанья
И не могли себя назвать.


* * *

Как это будет ни ужасно,
Но может пригодиться впредь:
Смертельно может быть опасно
Лишь самого себя жалеть.
Пока не распрощались с жизнью,
От смерти пусть невдалеке,
Хотя бы напишите имя
Губной помадой на руке.
И не о смерти думать будем
В начале крестного пути -
О том, что дорогим нам людям
Так легче будет нас найти.
Но лучше вы за жизнь держитесь
Из самых из последних сил,
Тогда не сможет отравить вас
И самый страшный фентанил.


* * *

На историческом разломе,
Под камнепадом новостей
Давно в непрочном нашем доме
Стабильной, мирной жизни всей
Уже рассыпались основы...
Одна из характерных черт:
Уже заранее готовы
К тому, что будет много жертв.
Но и сказать о них непросто:
То - "тридцать", то - "шестьдесят семь",
А после - "свыше девяноста",
Что непонятно уж совсем.
И вновь сверяют цифры где-то,
Ведут подсчеты... Боже мой!
Почти что пиррова победа -
Такой далась она ценой.
Из восьмисот, сидевших в зале -
Актеров, зрителей, иных -
Не буду я вникать в детали -
Заложников, погибших, их -
От стресса, пули или газа -
Бандитов не беру в расчет -
Сейчас, когда пишу, сто двадцать,
Но не закончен страшный счет.


* * *

Но время снегом засыпает
Событий этих черный след,
И постепенно исчезает
И на ТВ, и из газет
Захват заложников в "Норд-Осте",
Что изошел такой бедой.
И вот уже сегодня, после,
Почти что так, как было до.
Рассказы узников читаю
И, чуть остыв от маеты,
Я в них порою замечаю
Такие общие черты:
"На волю хоть не выпускали,
Но все ж давали есть и пить,
И в туалет сопровождали,
Не били, а могли убить.
Не все боевики плохие
(Как и охрана лагерей),
А тоже люди, но другие
(Наверно, лучше и храбрей.)
И что тут будет непонятно,
Непостигаемо умом:
Описанный неоднократно
Стокгольмский - вот же он - синдром!
Тут быть не может укоризны,
Но он поможет нам понять:
Вот что такое власть над жизнью,
На что способна эта власть.
Хоть странным может показаться,
Давно известен тот закон.
Был фильм такой, по сказке Шварца:
- Да, огнедышащий Дракон
Нас обжигал своим дыханьем,
Но, по-другому посмотреть,
Ведь от него на расстоянье
Ты мог еду себе согреть!
Неподражаемы зигзаги
Всей нашей жизни и судьбы,
И, словно в лагере бараки,
Тех кресел ровные ряды.
И вот проторенной дорогой
Потек сознания поток...
Фантазий разных очень много,
Да что с того, какой в них толк?
О чем бы нам ни рассказали,
Важнее важного, пойми:
Что будет с ними, в этом зале
Три дня сидевшими людьми?
В иных рассказах - видеть нужно,
Как красная проходит нить:
Что людям хочется весь ужас
Там пережитого смягчить.
Последствий всех от фентанила
Не может предсказать никто...
Но много раз такое было,
Я точно знаю, будет что:

Берется масса обязательств
О помощи теперь и впредь,
Но сотню разных обстоятельств
Не каждый сможет одолеть,
Хоть будет обивать пороги...
И жизнь опять войдет в свою,
Но все-таки, для очень многих,
В совсем другую колею...

И все участники событий
Их долго будут вспоминать.
Но время лечит. Не взыщите,
Что реже, реже... И опять,
Забыв кошмарные уроки,
Спокойно будет спать москвич,
Но смысл событий тех жестокий
И не подумает постичь...